ДЕТИ СЕВЕРА

 

Если не православия с самодержавием, так хотя бы уж народности. Вот чего требует от музыки наш современник. Формула народности в музыке давно уже дана Глинкой — сочиняет музыку народ, а мы, композиторы, её аранжируем. Формула «стиля рюс», время от времени пытающегося закрепиться на наших музплощадках в неравном сражении с безродным космополитизмом, — прямо противоположная: «мы музыку сочиним, а пипл схавает».

Просвещенный консервативный национализм в делах музыкальных (да и не только музыкальных) остается, таким образом, на долю интеллектуалов, небольшого творческого меньшинства. Он вынужден балансировать на грани андеграунда, не будучи, отнюдь, носителем андеграундных черт основная среди которых — вопиющее противоречие классической гармонии и аполлоническо-дионисическому вкусу. Маргинальной, увы, оказывается гармония. Сегодня в музыке национальная консервативная задача может быть сформулирована так: наши язык и тема, наша материя, оплодотворенные и вышитые определенным «их» влиянием, так сказать — пришествием варягов. И все это (здесь главное условие) прожитое искренне и всерьез, «народность» не из головы.

С составом элементов «новой народности» все более-менее ясно. Язык высокой русской словесности, язык Ломоносова, Пушкина, Гумилева и Цветаевой, без всяких идиотских «у-ли-лю-ли», со строго дозированными архаизмами и славянизмами. Образ мифа, легенды, сказки, поданных как реальность. С кандидатами на роль «варягов» тоже все понятно, в противовес отторжению англосаксонского, американского начала, наступают со всех сторон самовозродившиеся кельты. Цивилизация Дальнего Запада, о которой некогда писал Арнольд Тойнби, берет через тысячелетие запоздалый масштабный реванш. Остается определиться с натуральностью жизненных переживаний, — такую натуральность, необходимую степень «открытости истории» обеспечила та молодежная среда, которую мы по недоразумению продолжаем называть «толкиенистской» и которая давно уже стала в лучшей и умнейшей своей части не играть в хоббитов а всерьез заниматься исторической реконструкцией — от костюма до образа жизни. Пляска с мечем под песню барда дает совершенно иные переживание и совершенно другой вкус жизни, нежели пляска с кислотой под «тум-тум-хщщ».

За серьезность этого опыта говорит то, что он не сопровождается имитацией «ухода из современности» и показным эскапизмом. Речь о внутреннем существовании в параллельных культурных пространствах. Одна нашего, сегодняшнее, другое — пространство древнего и раннесредневекового Севера, соединившее русичей, варягов, кельтов, германцев, англосаксов, татар в странном единстве, которое порой можно почувствовать за образами отца и сына Гумилевых (не за буквальным смыслом сказано, а за диктуемым фантазией фоном). Где-то за неевклидовым горизонтом параллели сливаются, вектор обращенный к прошлому оказывается обращенным к будущему. Но все это пока в области даже не пророчеств, а смутных предчувствий. В реальности же есть люди и творимая ими культура, настойчиво (хотя и ненавязчиво) требующая внимания. Определить этот музыкальный стиль как «фолк», «фолк-рок», «этно-кельт-фолк-рок» или как-то еще – это значит ничего не сказать и ввести всех в заблуждение, потому за неимением лучшего остановимся пока на термине «стиль норд», хотя лучше было бы честно говорить о «магическом реализме».

От групп работающих в нордическом стиле «Мельница» отличается примерно тем же, чем парни выступавшие в ливерпульском «Каверне» отличались от других представителей «мерси-бита». Вроде бы всё у всех одно и то же. Вроде бы найдется немало знатоков, которые расскажут, что такие-то и группы на самом деле лучше, да и сама «Мельница» стала хуже. Некоторые вообще попрекнут «попсовостью» (хотя применительно к группам играющим составом скрипка, виолончель, флейта, прекуссия, две гитары, ручной барабан подобный упрек уже прозвучал бы странно). Однако харизма столь безусловна, а вызываемый группой у слушателей внутренний драйв столь мощен, что если этому стилю суждено выдвинуть общепринятых «звезд», то процесс начнется именно с «Мельницы» и именно ей суждено развиваться по «битловской» парадигме. Если где-то и зарыта взыскуемая новая народность, то именно под этим архаично-романтическим сооружением.

Составляющие «Мельницы» — это глубокий вокал лидера группы Хелависы, её же мелодии и стихи в неотличимом единстве со стихами Гумилева, Цветаевой, Бёрнса, Йейтса, Метерлинка, а также филигранные аранжировки, делаемые классическими музыкантами (каковыми является большинство участников группы) с педантизмом подобающим случаю, но отнюдь не присущим нынешней музыкальной культуре. Для тех, кто ходит на «Мельницу» в живую — а таких среди нынешних поклонников группы большинство — это еще и возникающая на концерте атмосфера народного праздника, когда исполнение бёрнсовского «Горца» (одного из несомненных «боевиков» группы) перерастает в пляску захватывающую весь зал. В качестве «бонус трека» Хелависа красива, умна, остроумна и загадочна без высокомерности.

После словесной идеологической перегруженности русского рока нордический фолк подкупает тем, что он не обязывает вслушиваться в слова и выискивать в них подтексты, философию и прочие непременные атрибуты русской рок-культуры состоящей из поэзии и заменяющего мелодию ритма. Роль проводника смыслов берет на себя музыка, никогда и ни при каких обстоятельствах не превращающаяся в «сопровождение» текста. Скорее напротив — текст, даже самый сложный и обладающий несомненными поэтическими достоинствами (а песенно-поэтические работы Хелависы – это глубокие и очень зрелые стихи) все равно остается еще одним голосом, еще одной темой в музыкальной композиции.

Вся «Мельница» — это лирика, только лирика и ничего кроме лирики. Однако за счет того, что события, вызывающие эту лирику происходят в том самом параллельном северном мире, а где нет орбита без сахара и любовь не морковь, а скорее уж ревность и месть, то лирика становится эпосом. В отлившихся в песню переживаниях Хелависы нет ничего индивидуалистичного, события в песне трансформируются не в «случаи», а в мифологические образы — предательство и тоска, преданность и ярость, ожидание и месть, переживание оборотнического прерождения и ощущение близости, которая оказывается невозможна в «обществе», которая актуальна только в волчьей стае. Не стесняясь с поэтическими и музыкальными средствами Хелависа создает вместо более привычной сейчас «новой мифологии» классический миф по древним выверенным рецептам. Этот миф завоевывает своим реализмом, далеко превосходящим и археологическое подражание и безжизненную умственную игру «фэнтези». Как уже было сказано — здесь осуществляется подлинный магический реализм.

Если к первому диску «Мельницы» и могут быть предъявлены какие-то претензии, то не за то, что сделано, а за то, что чувствуется попытка несколько замаскировать новое и самобытное под нечто более узнаваемое и привычное — под чисто литературную и игровую стилистику «фэнтези». Альбом озаглавлен «Дорога сна» (по одной из лучших и несомненно программных композиций группы, но «одной из…»), снабжен несколько нарочито фэнтезийной обложкой, а композиции подобраны и расположены так, что «сказочное» начало получает перевес над историческим и даже мифологическим. Дух чуть-чуть покрыт нейтрализующим лаком. Разумеется клыки все равно видны — программная жесткая «На Север» завершает альбом, а не упрятана в середину. Но все-таки чувствуется некоторая робость: «да мы тут сказками балуемся». Отчасти эта робость простительна, — здесь и разумное нежелание подставляться и под идеологическую критику и под идеологические похвалы и стремление собрать как можно более пышную жатву внимания и поклонников, и спрятаться в случае неудачи за «субкультуру», за имидж группы «для своих».

Но Север в отличие от Запада, Востока или Юга отличается тем, что идущий в его направлении путник становится с каждым шагом все более одинок и беззащитен, становится виден все лучше, оставаясь теплой точкой в ослепительной холодной белизне. Спрятаться не за что. Последние валькирии — весьма требовательные существа.

Мельница. Дорога сна. CD-Land Records. 2003